Неточные совпадения
Я им объяснил, что я офицер, еду в действующий отряд
по казенной надобности, и стал требовать казенную
квартиру.
Два месяца он провозился у себя на
квартире без отдыха около мыши, которую засадил в маленькую деревянную клеточку, и добился наконец до того, что мышь становилась на задние лапки, ложилась и вставала
по приказу, и продал потом ее тоже очень выгодно.
Он уже прежде знал, что в этой
квартире жил один семейный немец, чиновник: «Стало быть, этот немец теперь выезжает, и, стало быть, в четвертом этаже,
по этой лестнице и на этой площадке, остается, на некоторое время, только одна старухина
квартира занятая.
Поспешно поднялся он
по лестнице, вошел в незапертую
квартиру свою и тотчас же заперся на крюк.
— Славная вещь, славная вещь… — повторял Порфирий Петрович, как будто задумавшись вдруг о чем-то совсем другом, — да! славная вещь! — чуть не вскрикнул он под конец, вдруг вскинув глаза на Раскольникова и останавливаясь в двух шагах от него. Это многократное глупенькое повторение, что казенная
квартира славная вещь, слишком,
по пошлости своей, противоречило с серьезным, мыслящим и загадочным взглядом, который он устремил теперь на своего гостя.
Ну, да все это вздор, а только она, видя, что ты уже не студент, уроков и костюма лишился и что
по смерти барышни ей нечего уже тебя на родственной ноге держать, вдруг испугалась; а так как ты, с своей стороны, забился в угол и ничего прежнего не поддерживал, она и вздумала тебя с
квартиры согнать.
— Имел даже честь и счастие встретить вашу сестру, — образованная и прелестная особа. Признаюсь, я пожалел, что мы тогда с вами до того разгорячились. Казус! А что я вас тогда,
по поводу вашего обморока, некоторым взглядом окинул, — то потом оно самым блистательным образом объяснилось! Изуверство и фанатизм! Понимаю ваше негодование. Может быть,
по поводу прибывшего семейства
квартиру переменяете?
До последнего волоска у вас в
квартире было осмотрено,
по первым даже следам; но — umsonst! [напрасно! (нем.)]
«Важнее всего, знает Порфирий иль не знает, что я вчера у этой ведьмы в
квартире был… и про кровь спрашивал? В один миг надо это узнать, с первого шагу, как войду,
по лицу узнать; и-на-че… хоть пропаду, да узнаю!»
Стали даже входить в комнату; послышался, наконец, зловещий визг: это продиралась вперед сама Амалия Липпевехзель, чтобы произвести распорядок по-свойски и в сотый раз испугать бедную женщину ругательским приказанием завтра же очистить
квартиру.
Ну кто же, скажите, из всех подсудимых, даже из самого посконного мужичья, не знает, что его, например, сначала начнут посторонними вопросами усыплять (
по счастливому выражению вашему), а потом вдруг и огорошат в самое темя, обухом-то-с, хе! хе! хе! в самое-то темя,
по счастливому уподоблению вашему! хе! хе! так вы это в самом деле подумали, что я квартирой-то вас хотел… хе! хе!
По той же стене, где была кровать, у самых дверей в чужую
квартиру, стоял простой тесовый стол, покрытый синенькою скатертью; около стола два плетеных стула.
Услышав это, Амалия Ивановна забегала
по комнате, крича изо всех сил, что она хозяйка и чтоб Катерина Ивановна «в сию минуту съезжаль с
квартир»; затем бросилась для чего-то обирать со стола серебряные ложки.
— Так проходя-то в восьмом часу-с,
по лестнице-то, не видали ль хоть вы, во втором-то этаже, в квартире-то отворенной — помните? двух работников или хоть одного из них? Они красили там, не заметили ли? Это очень, очень важно для них!..
В третьем этаже,
по всем приметам,
квартира, что прямо под старухиной, тоже пустая: визитный билет, прибитый к дверям гвоздочками, снят, — выехали!..
Он вдруг посторонился, чтобы пропустить входившего на лестницу священника и дьячка. Они шли служить панихиду.
По распоряжению Свидригайлова панихиды служились два раза в день, аккуратно. Свидригайлов пошел своею дорогой. Раскольников постоял, подумал и вошел вслед за священником в
квартиру Сони.
Контора была от него с четверть версты. Она только что переехала на новую
квартиру, в новый дом, в четвертый этаж. На прежней
квартире он был когда-то мельком, но очень давно. Войдя под ворота, он увидел направо лестницу,
по которой сходил мужик с книжкой в руках; «дворник, значит; значит, тут и есть контора», и он стал подниматься наверх наугад. Спрашивать ни у кого ни об чем не хотел.
— Фу! перемешал! — хлопнул себя
по лбу Порфирий. — Черт возьми, у меня с этим делом ум за разум заходит! — обратился он, как бы даже извиняясь, к Раскольникову, — нам ведь так бы важно узнать, не видал ли кто их, в восьмом часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать… совсем перемешал!
Мне, напротив, следовало бы сначала усыпить подозрения ваши и виду не подать, что я об этом факте уже известен; отвлечь, этак, вас в противоположную сторону, да вдруг, как обухом
по темени (
по вашему же выражению), и огорошить: «А что, дескать, сударь, изволили вы в
квартире убитой делать в десять часов вечера, да чуть ли еще и не в одиннадцать?
— Вот, посмотрите сюда, в эту вторую большую комнату. Заметьте эту дверь, она заперта на ключ. Возле дверей стоит стул, всего один стул в обеих комнатах. Это я принес из своей
квартиры, чтоб удобнее слушать. Вот там сейчас за дверью стоит стол Софьи Семеновны; там она сидела и разговаривала с Родионом Романычем. А я здесь подслушивал, сидя на стуле, два вечера сряду, оба раза часа
по два, — и, уж конечно, мог узнать что-нибудь, как вы думаете?
С криком вырвался кто-то внизу из какой-то
квартиры и не то что побежал, а точно упал вниз,
по лестнице, крича во всю глотку...
— Это я
по подлости моей говорил… Мать у меня сама чуть милостыни не просит… а я лгал, чтоб меня на
квартире держали и… кормили, — проговорил громко и отчетливо Раскольников.
Поколебавшись немного, он поднялся
по последним ступенькам и вошел в
квартиру.
Я пришел к себе на
квартиру и нашел Савельича, горюющего
по моем отсутствии. Весть о свободе моей обрадовала его несказанно. «Слава тебе, владыко! — сказал он перекрестившись. — Чем свет оставим крепость и пойдем куда глаза глядят. Я тебе кое-что заготовил; покушай-ка, батюшка, да и почивай себе до утра, как у Христа за пазушкой».
— Ну, — продолжал Зурин, — так и быть. Будет тебе
квартира. А жаль… Мы бы попировали по-старинному… Гей! малый! Да что ж сюда не ведут кумушку-то Пугачева? или она упрямится? Сказать ей, чтоб она не боялась: барин-де прекрасный; ничем не обидит, да хорошенько ее в шею.
Он женился на ней, как только минул срок траура, и, покинув министерство уделов, куда
по протекции отец его записал, блаженствовал со своею Машей сперва на даче около Лесного института, потом в городе, в маленькой и хорошенькой
квартире, с чистою лестницей и холодноватою гостиной, наконец — в деревне, где он поселился окончательно и где у него в скором времени родился сын Аркадий.
— Вот как мы! — усмехнулся Дронов. — Мне, чудак, и тысячи — много, это я
по дружбе хватил — тысячу. Значит — получим деньги и — домой? Я соскучился
по Тоське. Ты попроси ее
квартиру тебе найти и устроить, она любит гнезда вить. Неудачно вьет.
Прислушиваясь к себе, Клим ощущал в груди, в голове тихую, ноющую скуку, почти боль; это было новое для него ощущение. Он сидел рядом с матерью, лениво ел арбуз и недоумевал: почему все философствуют? Ему казалось, что за последнее время философствовать стали больше и торопливее. Он был обрадован весною, когда под предлогом ремонта флигеля писателя Катина попросили освободить
квартиру. Теперь, проходя
по двору, он с удовольствием смотрел на закрытые ставнями окна флигеля.
Прошло человек тридцать каменщиков, которые воздвигали пятиэтажный дом в улице, где жил Самгин, почти против окон его
квартиры, все они были,
по Брюсову, «в фартуках белых». Он узнал их
по фигуре артельного старосты, тощего старичка с голым черепом, с плюшевой мордочкой обезьяны и пронзительным голосом страдальца.
Она немного и нерешительно поспорила с ним, Самгин с удовольствием подразнил ее, но, против желания его, количество знакомых непрерывно и механически росло. Размножались люди, странствующие неустанно
по чужим
квартирам, томимые любопытством, жаждой новостей и какой-то непонятной тревогой.
Изредка появлялся Диомидов; его визиты подчинялись закону некой периодичности; он как будто медленно ходил
по обширному кругу и в одной из точек окружности натыкался на
квартиру Самгиных. Вел он себя так, как будто оказывал великое одолжение хозяевам тем, что вот пришел.
— Конечно, смешно, — согласился постоялец, — но, ей-богу, под смешным словом мысли у меня серьезные. Как я прошел и прохожу широкий слой жизни, так я вполне вижу, что людей, не умеющих управлять жизнью, никому не жаль и все понимают, что хотя он и министр, но — бесполезность! И только любопытство, все равно как будто убит неизвестный, взглянут на труп, поболтают малость о причине уничтожения и отправляются кому куда нужно: на службу, в трактиры, а кто —
по чужим
квартирам,
по воровским делам.
— Нет, он знает. Он мне показывал копию секретного рапорта адмирала Чухнина, адмирал сообщает, что Севастополь — очаг политической пропаганды и что намерение разместить там запасных
по обывательским
квартирам — намерение несчастное, а может быть, и злоумышленное. Когда царю показали рапорт, он произнес только: «Трудно поверить».
Через несколько дней он, в сопровождении Безбедова, ходил
по комнатам своей
квартиры. Комнаты обставлены старой и солидной мебелью, купленной, должно быть, в барской усадьбе. Валентин Безбедов, вводя Клима во владение этим имуществом, пренебрежительно просипел...
В заботах
по устройству
квартиры незаметно прошло несколько недель.
Болезнь и лень, воспитанная ею, помешали Самгину своевременно хлопотать о переводе в московский университет, а затем он решил отдохнуть, не учиться в этом году. Но дома жить было слишком скучно, он все-таки переехал в Москву и в конце сентября, ветреным днем, шагал
по переулкам, отыскивая
квартиру Лидии.
— Он — двоюродный брат мужа, — прежде всего сообщила Лидия, а затем, в тоне осуждения, рассказала, что Туробоев служил в каком-то комитете, который называл «Комитетом Тришкина кафтана», затем ему предложили место земского начальника, но он сказал, что в полицию не пойдет. Теперь пишет непонятные статьи в «Петербургских ведомостях» и утверждает, что муза редактора — настоящий нильский крокодил, он живет в цинковом корыте в
квартире князя Ухтомского и князь пишет передовые статьи
по его наущению.
Жена пианиста тоже бесприютно блуждала
по комнате, точно кошка, впервые и случайно попавшая в чужую
квартиру. Ее качающаяся походка, рассеянный взгляд синеватых глаз, ее манера дотрагиваться до вещей — все это привлекало внимание Клима, улыбка туго натянутых губ красивого рта казалась вынужденной, молчаливость подозрительной.
— Как не жизнь! Чего тут нет? Ты подумай, что ты не увидал бы ни одного бледного, страдальческого лица, никакой заботы, ни одного вопроса о сенате, о бирже, об акциях, о докладах, о приеме у министра, о чинах, о прибавке столовых денег. А всё разговоры
по душе! Тебе никогда не понадобилось бы переезжать с
квартиры — уж это одно чего стоит! И это не жизнь?
— Другой — кого ты разумеешь — есть голь окаянная, грубый, необразованный человек, живет грязно, бедно, на чердаке; он и выспится себе на войлоке где-нибудь на дворе. Что этакому сделается? Ничего. Трескает-то он картофель да селедку. Нужда мечет его из угла в угол, он и бегает день-деньской. Он, пожалуй, и переедет на новую
квартиру. Вон, Лягаев, возьмет линейку под мышку да две рубашки в носовой платок и идет… «Куда, мол, ты?» — «Переезжаю», — говорит. Вот это так «другой»! А я, по-твоему, «другой» — а?
«Что ж это такое? — печально думал Обломов, — ни продолжительного шепота, ни таинственного уговора слить обе жизни в одну! Все как-то иначе, по-другому. Какая странная эта Ольга! Она не останавливается на одном месте, не задумывается сладко над поэтической минутой, как будто у ней вовсе нет мечты, нет потребности утонуть в раздумье! Сейчас и поезжай в палату, на
квартиру — точно Андрей! Что это все они как будто сговорились торопиться жить!»
Но он был в затруднении, о чем думать: о письме ли старосты, о переезде ли на новую
квартиру, приняться ли сводить счеты? Он терялся в приливе житейских забот и все лежал, ворочаясь с боку на бок.
По временам только слышались отрывистые восклицания: «Ах, Боже мой! Трогает жизнь, везде достает».
— Вот, как приедешь на
квартиру, Иван Матвеич тебе все сделает. Это, брат, золотой человек, не чета какому-нибудь выскочке-немцу! Коренной, русский служака, тридцать лет на одном стуле сидит, всем присутствием вертит, и деньжонки есть, а извозчика не наймет; фрак не лучше моего; сам тише воды, ниже травы, говорит чуть слышно,
по чужим краям не шатается, как твой этот…
«А
квартиру другую посмотреть? — вдруг вспомнил он, глядя
по сторонам на заборы. — Надо опять назад, в Морскую или в Конюшенную… До другого раза!» — решил он.
«В неделю, скажет, набросать подробную инструкцию поверенному и отправить его в деревню, Обломовку заложить, прикупить земли, послать план построек,
квартиру сдать, взять паспорт и ехать на полгода за границу, сбыть лишний жир, сбросить тяжесть, освежить душу тем воздухом, о котором мечтал некогда с другом, пожить без халата, без Захара и Тарантьева, надевать самому чулки и снимать с себя сапоги, спать только ночью, ехать, куда все едут,
по железным дорогам, на пароходах, потом…
— Вот-с, в контракте сказано, — говорил Иван Матвеевич, показывая средним пальцем две строки и спрятав палец в рукав, — извольте прочесть: «Буде же я, Обломов, пожелаю прежде времени съехать с
квартиры, то обязан передать ее другому лицу на тех же условиях или, в противном случае, удовлетворить ее, Пшеницыну, сполна платою за весь год,
по первое июня будущего года», прочитал Обломов.
Обломов отправился на Выборгскую сторону, на новую свою
квартиру. Долго он ездил между длинными заборами
по переулкам. Наконец отыскали будочника; тот сказал, что это в другом квартале, рядом, вот
по этой улице — и он показал еще улицу без домов, с заборами, с травой и с засохшими колеями из грязи.
— Да у вас
по контракту нанята
квартира? — спросил Алексеев, оглядывая комнату с потолка до полу.
— Мне долго ждать его прихода, — сказал Обломов, — может быть, вы передадите ему, что,
по обстоятельствам, я в
квартире надобности не имею и потому прошу передать ее другому жильцу, а я, с своей стороны, тоже поищу охотника.
Ему нужен был этот месяц,
по словам его, чтоб кончить все расчеты, сдать
квартиру и так уладить дела с Петербургом, чтоб уж более туда не возвращаться.